История эта, мой друг, произошла несколько десятилетий назад. Тогда я был молод, примерно также как вы сейчас, и может быть, так же как вы считал, что повидал в жизни многое, и это многое уже успело мне надоесть. Так или иначе, спасаясь от того, что некоторые называют загадочным словом "сплин", а иные просто тоской, я решил покинуть столичную суету Ветрополиса и отправится к своему дяде, жившему на тихой окраине Кавардака.
Мой дядя -Розеншток фон Даркенблау, которого, кстати, до того времени я ни разу не видел, был одним из самых известных хирургов своего времени. Однако, не смотря на всеобщее признание, он жил уединенно и даже оперировать предпочитал на дому.
Итак, на дворе стояла поздняя осень, холодный ветер кружил опавшие листья и, словно забавляясь, бросал их под ноги немногочисленных пассажиров дирижабля первого класса "Герберт Великий", сошедших на полупустой пристани аэровокзала. Еще около часа я провел в старом паровом кэбе, пытаясь разговорить кучера и спастись в легком столичном плаще от пронизывающего холода октября.
Потерпев неудачу и в том, и другом, расплатившись с угрюмым хароном века сего, я направился в сторону особняка, расположенного посреди пустынного парка.
Не смотря на общее впечатление покинутости, он, однако, был вполне ухожен и даже живописен. Сам особняк представлял собой высокое строение из бесценного на Небе кирпича, узкие стрельчатые окна и подобие башенок на крыше говорили о некоторой претензии архитектора и безусловной состоятельности владельца.
"Что же, вот и настало время познакомиться с родственниками" - подумал тогда я и, подойдя к дому, постучал в массивные двери из прочного дерева. То, что произошло дальше, заставило меня забыть свои представления о "многом увиденном за свою жизнь" и.. вспомнить курс человеческой истории, слышимой в университете.
Дверь мне открыло существо, которое в доисходной литературе называли роботом.. и, надо сказать, робот этот был весьма миловидным. Молодая женщина из небесного железа в элегантном черном платье улыбалась мне удивительно живыми глазами под серебряной маской.
"О, вы, наверное, мистер Клод из Ветрополиса" - проговорила она мелодичным, хотя и несколько механическим голосом, и, заметив мое замешательство, добавила: "Прошу меня простить, местные уже привыкли... Я Аэлита домоправитель, помощник и, как вы наверное заметили, робот".
В последних словах хозяйки мне послышалась почти человеческая грусть. "Доктор сейчас в операционной, позвольте, я провожу вас в гостиную". С этими словами, она приняла у меня плащ со шляпой и повела по длинному коридору.
Обстановка в доме представляла зрелище весьма примечательное - книжные стеллажи чередовались с непонятными, а, порой, и просто удивительными механизмами, что то тикало, вертелось, скрежетало. Гостиная, впрочем, оказалась вполне традиционной: мягкие кресла, чайный столик и камин создавали такой нужный после утомительного путешествия уют.
Аэлита подала кофе с пряностями и ушла сообщить обо мне хозяину. Спустя некоторое время в дверях появился благообразный пожилой человек, вся наружность которого как бы говорила тебе: "добрый доктор и радушный хозяин встречает усталого гостя". Седая голова и пенсне на кончике носа довершали картину.
"Милый Клод, вы, наконец, решили вспомнить о своих семейных обязанностях и навестить старика» – в стеклах очков блеснули огоньки незлой иронии: "Хотите вина? У меня есть прекрасное из одуванчиков сбора прошлого года".
Весь оставшийся вечер мы проговорили о моей покойной матери, столичных новостях, видах на урожай сарсапарели и удивительном хобби доктора. Мой дядя оказался механиком высшей пробы... Аэлита, по его словам, личный шедевр, повторить который не смогли лучшие ученые университета, а оспорить ее человечность не удалось даже матерям Церкви Искупления.
"Что же" - подумал про себя я: "талантливый человек талантлив во всем". Однако, как дню всегда сопутствует ночь, так и гению сопутствует, порой, злодейство. О чем мне бы и хотелось рассказать.
Может быть от вина, может от новых впечатлений ночью спал я плохо, а, когда наконец заснул, был разбужен стуком в окно. Какая-то птица билась в него..., кажется это был ворон, а может и галка.
Окончательно потеряв желание спать, и раздосадованный дурной приметой я решил одеться и спуститься в гостиную. Там никого не было, и только я собрался взять из старинного серванта графин с вином, как заметил, что в операционной горит свет и раздаются странные звуки "щелк-щелк-щелк". Подумав о ворах, я взял со стола канделябр и осторожно туда направился.
То, что открылось моему взгляду, когда я очутился на пороге операционной, вряд ли когда-либо уйдет из моей головы. Зрелище больше всего напоминало детскую комнату дурного ребенка, вот только вместо сломанных игрушек она была заполнена сломанными человеческими телами и механизмами в них вживленными.
В чьей-то лопатке с характерным клацаньем бессильно билось стальное крыло, глаз в спутанных проводах шарил слепым бельмом из глазницы. Все виденное мною говорило.. нет, вопило о безумии сотворившего это человека.
"Ну вот" - послышалось за моей спиной: "любопытство молодости, беспечность старости – стоит не закрыть дверь и в результате семейная трагедия.. еще одна". Обернувшись, я увидел своего дядю, нет, он вовсе не был похож на сумасшедшего ученого с всклокоченными волосами и безумным взглядом. Напротив, решимость на лице и лед в его глазах не оставляли сомнений, что все это сделал совершенно вменяемый, абсолютно разумный человек... Вот тогда мне стало по-настоящему страшно.
"Да Клод, ты правильно понял" - Розеншток перехватил поудобнее разделочный нож: "это не безумие - это наука. Разве стоит жизнь одного - двух подопытных счастья тех людей, которых спасет новый протез или подарит все краски мира глаз... Чистая арифметика - жизнь одного спасает тысячи".
Удар ножа был столь стремителен, что будь я менее проворен, то неминуемо присоединился бы к категории "подопытных", причем по частям.
"О, мой племянник, кажется, ловок, но все же он человек, а человек - это то, что следует превозмочь"
Следующий удар я принял на канделябр и отбросил разумного безумца к лестнице.
"Дядя, наука ослепила тебя, спасая людей, ты потерял человечность!" - не знаю, дошли ли до него мои слова, но последовавший выпад был совсем неловок, и мне удалось перехватить его запястье.
"Ты не понимаешь, Клод, тысячелетия ученых сдерживали оковы морали, отбросив их, мы перешагнем через ступень эволюции - мы станем богами".
Мне удалось оттеснить его к стене. Но ситуация в нашем поединке менялась стремительно - человеческая фигура соскользнула с лестницы и, с силой отбросив меня, освободила доктора.
"Что здесь происходит от...ец?!" - голос принадлежал Аэлите. "Я просто…" - столь решительный несколько секунд назад доктор сник и запнулся. Аэлита оглядела комнату и застыла видимо в том же ужасе что и я десятью минутами ранее...
Тогда я все понял. "Вот значит как, дядя" - решив, что может быть это мой единственный шанс, я пошел в наступление, наугад наобум, подбирая слова и смыслы.
"Это твоя дочь, а никакой не робот и все эти эксперименты.. они тоже ради нее.. нет дядя вы не холодный поборник науки, ни фанатик сверхчеловека, а очень несчастный и очень любящий отец!".
Розеншток мне не ответил, Аэлита взяла у него нож, мы поднялись наверх, и она вызвала стражей порядка.
Моя догадка оказалась верна: после катастрофы дирижабля, в котором летела его дочь, знаменитый хирург, объединив знания врача и механика чудом её спас. Пытаясь вернуть Аэлите прежний облик, продолжил эксперименты над людьми. Боясь, что его обвинят в пособничестве низушникам (ведь его дочь, по сути, стала симбиозом человека и механизма, тем, чего матери Церкви так боялись), он представлял ее роботом, и год за годом совершенствовал тайно от всех свое мастерство преступной ценой.
Вот такой, мой друг, рассказ о том, на какие чудесные открытия и чудовищные преступления двигает нас не только теория или философия и даже пресловутая жажда знаний, а такое сложное в своей простоте чувство – любовь.
Кстати, доктор Розеншток до сих пор оперирует. Правда в тюремной больнице, а дочь его оправдана Церковью и живет со мной как кузина, но это уже совсем другая история…
Автор: MoonlightChild
